— Это и есть тот самый человек? — спросила любезная супруга мистера Бамбла.

Мистер Бамбл утвердительно шепнул.

— Так помни же, что я тебе наказывала, — сказала надзирательница, — и старайся говорить как можно меньше, а не то ты нас сразу выдашь.

Мистер Бамбл, с удрученным видом созерцавший дом, казалось, собирался высказать некоторое сомнение, уместно ли будет сейчас приводить в исполнение их план, но ему помешало появление Монкса — тот открыл маленькую дверь, у которой они стояли, и поманил их в дом.

— Входите! — нетерпеливо крикнул он, топнув ногой. — Не задерживайте меня здесь!

Женщина, колебавшаяся поначалу, смело вошла, не дожидаясь новых приглашений. Мистер Бамбл, который не то стыдился, не то боялся мешкать позади, последовал за ней, чувствуя себя весьма неважно и почти утратив ту исключительную величавость, которая являлась его характеристической чертой.

— Какого черта вы там топтались, под дождем? — заперев за ними дверь, спросил Монкс, оглядываясь и обращаясь к Бамблу.

— Мы… мы только хотели немного прохладиться, — заикаясь, выговорил Бамбл, с опаской осматриваясь вокруг.

— Прохладиться! — повторил Монкс. — Все дожди, какие когда-либо выпали или выпадут, не могут угасить того адского пламени, которое иной человек носит в себе. Не так-то легко вам прохладиться, не надейтесь на это!

После такой любезной речи Монкс круто повернулся к надзирательнице и посмотрел на нее так пристально, что даже она, особа отнюдь не из пугливых, отвела взгляд и потупилась.

— Это та самая женщина? — спросил Монкс.

— Гм… Это та самая женщина, — ответил Бамбл, помня предостережения жены.

— Вы, верно, думаете, что женщины не умеют хранить тайну? — вмешалась надзирательница, отвечая при этом на испытующий взгляд Монкса.

— Одну тайну они всегда хранят, пока она не обнаружится, — сказал Монкс.

— Какую же? — спросила надзирательница.

— Потерю доброго имени, — ответил Монкс. — А стало быть, если женщина посвящена в тайну, которая может привести ее к виселице или каторге, я не боюсь, что она ее кому-нибудь выдаст, о нет! Вы меня понимаете, сударыня?

— Нет, — промолвила надзирательница и при этом слегка покраснела.

— Ну, разумеется, — сказал Монкс. — Разве вы можете это понять?

Посмотрев на обоих своих собеседников не то насмешливо, не то мрачно и снова поманив их за собой, он быстро пересек комнату, довольно большую, но с низким потолком. Он уже начал — подниматься по крутой лестнице, которая походила на приставную и вела в верхний этаж, где когда-то были склады, как вдруг яркая вспышка молнии осветила отверстие наверху, а последовавший за ней удар грома потряс до самого основания полуразрушенный дом.

— Вы слышите? — крикнул он, попятившись. — Слышите? Гремит и грохочет, как будто раскатывается по тысяче пещер, где прячутся от него дьяволы. Ненавижу гром!

Несколько секунд он молчал, потом внезапно отнял руки от лица, и мистер Бамбл, к невыразимому своему смятению, увидел, что оно исказилось и побелело.

— Со мной бывают такие припадки, — сказал Монкс, заметив его испуг, — и частенько их вызывает гром. Не обращайте на меня внимания, уже все прошло.

С этими словами он стал подниматься по лестнице и, быстро закрыв ставни в комнате, куда вошел, спустил фонарь, висевший на конце веревки с блоком; веревка была пропущена через тяжелую балку потолка, и фонарь бросал тусклый свет на стоявший под ним старый стол и три стула.

— А теперь, — сказал Монкс, когда все трое уселись, — чем скорее мы приступим к делу, тем лучше для всех… Женщина знает, о чем идет речь?

Вопрос был обращен к Бамблу, но его супруга предупредила ответ, объявив, что суть дела ей хорошо известна.

— Он правду сказал, что вы находились с той ведьмой в ночь, когда она умерла, и она сообщила вам что-то?..

— О матери того мальчика, про которого вы говорили? — перебила его надзирательница. — Да.

— Первый вопрос заключается в том, какого характера было ее сообщение, — сказал Монкс.

— Это второй вопрос, — очень рассудительно заметила женщина. — Первый заключается в том, сколько стоит это сообщение.

— А кто, черт возьми, на это ответит, не узнав, каково оно? — спросил Монкс.

— Лучше вас — никто, я в этом уверена, — заявила миссис Бамбл, у которой не было недостатка в храбрости, что с полным правом мог засвидетельствовать спутник ее жизни.

— Гм!.. — многозначительно произнес Монкс тоном, выражавшим живейшее любопытство. — Значит, из него можно извлечь деньги?

— Все может быть, — последовал сдержанный ответ.

— У нее что-то взяли, — сказал Монкс. — Какую-то вещь, которая была на ней. Какую-то вещь…

— Вы бы лучше назначили цену, — перебила миссис Бамбл. — Я уже слышала достаточно и убедилась, что вы как раз тот, с кем мне нужно потолковать.

Мистер Бамбл, которому лучшая его половина до сих пор еще не открыла больше того, что он когда-то узнал, прислушивался к этому диалогу, вытянув шею и выпучив глаза, переводя взгляд с жены на Монкса и не скрывая изумления, пожалуй еще усилившегося, когда сей последний сердито спросил, сколько они потребуют у него за раскрытие тайны.

— Какую цену она имеет для вас? — спросила женщина так же спокойно, как и раньше.

— Быть может, никакой, а может быть, двадцать фунтов, — ответил Монкс. — Говорите и предоставьте мне решать.

— Прибавьте еще пять фунтов к названной вами сумме. Дайте мне двадцать пять фунтов золотом, — сказала женщина, — и я расскажу вам все, что знаю. Только тогда и расскажу.

— Двадцать пять фунтов! — воскликнул Монкс, откинувшись на спинку стула.

— Я вам ясно сказала, — ответила миссис Бамбл. — Сумма небольшая.

— Вполне достаточно за жалкую тайну, которая может оказаться ничего не стоящей, — нетерпеливо крикнул Монкс. — И погребена она уже двенадцать лет, если не больше.

— Такие вещи хорошо сохраняются, а пройдет время — стоимость их часто удваивается, как это бывает с добрым вином, — ответила надзирательница, по-прежнему сохраняя рассудительный и равнодушный вид. — Что до погребения, то, кто знает, бывают такие вещи, которые могут пролежать двенадцать тысяч или двенадцать миллионов лет и в конце концов порассказать странные истории.

— А если я зря отдам деньги? — колеблясь, спросил Монкс.

— Вы можете легко их отобрать: я только женщина, я здесь одна и без защиты.

— Не одна, дорогая моя, и не без защиты, — почтительно вставил мистер Бамбл голосам, прерывающимся от страха. — Здесь я, дорогая моя. А кроме того, — продолжал мистер Бамбл, щелкая при этом зубами, — мистер Монкс — джентльмен и не станет совершать насилие над приходскими чиновниками. Мистеру Монксу известно, дорогая моя, что я уже не молод и, если можно так выразиться, немножко отцвел, но он слыхал — я не сомневаюсь, дорогая моя, мистер Монкс слыхал, что я особа очень решительная и отличаюсь незаурядной силой, если меня расшевелить. Меня нужно только немножко расшевелить, вот и все.

С этими словами мистер Бамбл попытался с грозной решимостью схватить фонарь, но по его испуганной физиономии было ясно видно, что его и в самом деле надо расшевелить, и расшевелить хорошенько, прежде чем он приступит к каким-либо воинственным действиям; конечно, если они не направлены против бедняков или особ, выдрессированных для этой цели.

— Ты — дурак, — сказала миссис Бамбл, — и лучше бы ты держал язык за зубами!

— Лучше бы он его отрезал, прежде чем идти сюда, если не умеет говорить потише! — мрачно сказал Монкс. — Так, значит, он ваш муж?

— Он — мой муж, — хихикнув, подтвердила надзирательница.

— Я так и подумал, когда вы вошли, — отозвался Монкс, отметив злобный взгляд, который леди метнула при этих словах на своего супруга. — Тем лучше. Я охотнее веду дела с мужем и женой, когда вижу, что они действуют заодно. Я говорю серьезно. Смотрите!

Он сунул руку в боковой карман и, достав парусиновый мешочек, отсчитал на стол двадцать пять соверенов и подвинул их к женщине.